Алёна Чубарова

Ирина Егорова

Жив он или умер?

По мотивам рассказа Марка Твена

Сцена 1

Шум дождя, выходит АВТОР под зонтом. Шум дождя стихает, сменяясь тихой музыкой. АВТОР убеждается, что дождь прошёл, закрывает зонт, начинает рассказ.

АВТОР. В марте 1882 года я жил на Ривьере, в Ментоне. Яркое солнце, животворный воздух и кристально чистое голубое море здесь не омрачены людской суетой, шумом и сутолокой. Ментона – тихий, спокойный, скромный городок, без всяких претензий на роскошь. Впрочем, время от времени здесь появляется какой-нибудь богач, и недавно я познакомился с одним из них. Чтобы не раскрывать его инкогнито, я буду называть его Смитом.

На сцене появляются мужчина и дама, садятся за столик.

ДАМА. (Смеётся) Мистер Смит, вы неотразимы.

СМИТ. Значит, вы принимаете моё предложение?

ДАМА. При одном условии. Я должна переодеться.

СМИТ. Конечно. (Целует ей руку, она уходит. Смит замечает Автора, приглашает его за свой столик) О, дружище! Не составите ли компанию? Эти женщины так долго переодеваются. (В это время через сцену проходит респектабельный человек с тросточкой.) Скорее посмотрите на того человека, который выходит из дверей. Постарайтесь запомнить его внешность!

АВТОР. Зачем?

СМИТ. Вы знаете, кто это такой?

АВТОР. Да. Он поселился здесь за несколько дней до вашего приезда. Говорят, это старый, удалившийся от дел богатый шелкопромышленник из Лиона. У него всегда такой грустный, мечтательный вид, ни с кем не разговаривает. Зовут его Теофиль Маньян.

Смит встаёт, садится, снова встаёт, решительно идёт вслед господина,резко станавливается, задумывается, медленно вытаскивает портсигар, закуривает, усмехается своим мыслям.

СМИТ. Нет. Никак не могу вспомнить…

АВТОР. Что именно?

СМИТ. (Мучительно вспоминая, звучит музыка.) У Андерсена есть прелестная сказка, но я ее забыл. В ней говорится про одного мальчика, у которого была птичка. Он её очень любил, но постоянно о ней забывал… птичка целыми днями пела песенки, сидя в своей клетке. Однако время шло, и вскоре бедняжка начала страдать от голода и жажды. Песенка становилась все печальнее, все тише и мало-помалу совсем замерла.  Птичка скончалась. Приходит мальчик. Потрясенный до глубины души, обливаясь горькими слезами, он собирает своих товарищей. Они торжественно хоронят бедную птичку, не ведая о том, что не только дети доводят поэтов до голодной смерти, а потом тратят на их похороны и памятники такие деньги, каких тем же поэтам хватило бы на безбедную и привольную жизнь. И вот...

Возвращается Дама в новом костюме.

ДАИА. Господин Смит, я готова. Правда же, я быстро?

СМИТ. Я в восхищении. (Автору) Простите, увидимся позже.

Музыкальная отбивка. Автор выходит вперёд.

АВТОР. Часов в девять вечера я встретил Смита, и он пригласил меня зайти к нему в номер покурить и распить бутылочку шотландского виски. (Выходит Смит в бутылкой и бокалами, ставит их на стол.) Уютная комната, удобные кресла, яркие лампы, в камине весело потрескивают сухие поленья. (Звук костра) Глухой рокот волн за окном. (Шум моря)

СМИТ. Ну вот, теперь я могу рассказать вам одну прелюбопытную историю. Мы с товарищами долго хранили ее в тайне, но сейчас мне хочется нарушить печать молчания. Вам удобно?

АВТОР. О да, продолжайте!

Смит выходит вперёд. Фоном звучит музыка.

СМИТ. Много лет назад, когда я был ещё совсем юным художником, я бродил по селам Франции и писал этюды. Вскоре ко мне присоединились двое славных молодых французов. (Появляются двое молодых людей с бутылками.) Они тоже писали этюды. (Молодые люди прячут бутылки) Мы были столь же счастливы, сколь и бедны. Молодых людей звали:

КЛОД. (Представляется) Клод Фрер.

КАРЛ. (Представляется) Карл Буланже.

Карл и Клод выставляют этюдники, организуют мастерскую.

СМИТ. Это были замечательные ребята. Всегда веселые, жизнерадостные, они не вешали носа ни при какой погоде. Наконец в одном бретонском городке мы окончательно сели на мель, и местный художник, (выходит ещё один  молодой человек с бутылкой и этюдником, явно навеселе) такой же бедный, как мы сами, принял нас в свой дом и в полном смысле спас от голодной смерти, (небрежно) Франсуа Милле...

АВТОР. (Выскакивает) Как! Великий Франсуа Милле?

СМИТ. Великий? (Все четверо безудержно смеются). В то время он был не более великим, чем мы, и был так беден, что кормил нас одной репой, да и той не всегда хватало. Мы рисовали день и ночь, (разворачивают этюдники лицом к себе, тылом к зрителям и начинают выбрасывать из этюдников чистые белые листы) мы просто из кожи вон лезли, в доме уже громоздились горы картин, но нам очень редко удавалось продать хоть что-нибудь. Мы очень весело проводили время, но, Боже, в какой нужде мы жили! Так продолжалось года два. (Молодые люди по очереди высовываются из-за мольбертов)

КЛОД. Два?

КАРЛ. Как – два?..

ФРАНСУА. Неужели – два года?

КЛОД. (Выходя из-за мольберта) Ребята, мы дошли до точки. (Идёт к зрителям. Реплики лавочников из зала)

1 ЛАВОЧНИК. В кредит? – Ни за что!

2 ЛАВОЧНИК. А вы помните, сколько вы уже должны?

1 ЛАВОЧНИЦА. Пока не заплатите долг, даже не смотрите в мою сторону!

2 ЛАВОЧНИЦА. Кушать они хотят! Все хотят. Работать надо!

КЛОД. Но мы продадим картины и всё отдадим!

ЛАВОЧНИК. Кому нужна ваша мазня? Её никогда никто не купит!

Общий возмущённый шум. Клод хватается за голову, возвращается в мастерскую.

КЛОД. Все сговорились против нас. Я обошел весь город. Они грозятся, что не дадут нам в кредит ни на один сантим до тех пор, пока мы не уплатим все долги.

Все вышли к нему из-за мольбертов. Пауза.

ФРАНСУА. Не знаю, что и делать, прямо не знаю. Придумайте что-нибудь, ребята.

Все расходятся, каждый в своей тоске. У одного резко схватило желудок, у другого заболела голова, кто-то мечется взад-вперёд, кто-то бьётся головой об стену.  Музыка.

КАРЛ. Какой позор! Взгляните на эти полотна – тут целые штабеля отличных картин, ничуть не хуже произведений любых европейских мастеров. Да, да, и множество праздношатающихся иностранцев утверждали то же самое.

ФРАНСУА. Но ничего не купили.

КАРЛ. Какая разница, ведь они это говорили, и главное - это правда. Посмотри хотя бы на свой «Вечерний благовест».

ФРАНСУА. Подумаешь, «Вечерний благовест»!  Мне за него предлагали пять франков.

Музыка обрывается. Общая оценка.

СМИТ. Когда?

КЛОД. Кто?

КАРЛ. Где он?

СМИТ. Почему ты их не взял?!!

ФРАНСУА. (Оправдываясь) Пожалуйста, не кричите все сразу. Я думал, что он даст больше, я был уверен в этом – у него был такой вид, и я запросил восемь. (Казнится)

КЛОД. Ну и что же?

ФРАНСУА. Он сказал, что зайдет еще раз.

СМИТ. Гром и молния! Послушай, Франсуа...

ФРАНСУА. Знаю! Знаю! Это была ошибка, и я вел себя, как последний идиот. Ребята, поверьте, у меня были наилучшие намерения, я...

КЛОД. (Успокаивая Франсуа) Ну конечно, мы тебе верим, дружище! Но постарайся в следующий раз не свалять такого дурака.

ФРАНСУА. Я? Да пусть только кто-нибудь придет сюда и предложит за него кочан капусты!

КЛОД и СМИТ. (Схватившись за живот) Кочан капусты!

КЛОД. Не произноси при мне таких слов, у меня от них слюнки текут.

СМИТ. Поговорим о чем-нибудь менее соблаз­нительном.

КАРЛ. (Резко вставая) Ребята! Скажите, разве эти картины лишены достоинств?

КЛОД. Не лишены.

КАРЛ. Скажите, разве они не отличаются высокими достоинствами?

СМИТ. Отличаются.

КАРЛ. Настолько высокими достоинствами, что если бы на них стояло известное имя, их можно было бы продать за большие деньги. Говорите – да или нет?

ФРАНСУА. Разумеется – да. Никто в этом не сомневается.

КАРЛ. Я не шучу – так или не так?

Все отвечают наперебой.

СМИТ. Разумеется так.

КЛОД. Мы тоже не шутим.

ФРАНСУА. Но что с того?

КЛОД. Что с того?

СМИТ. Мы-то тут при чем?

КАРЛ. А вот при чем – мы поставим на них известное имя!

Продолжительная пауза, музыкальная отбивка, все с недоумением устави­лись на Карла, потом заговорили хором.

СМИТ. Это еще что за загадка?

КЛОД. Где мы возьмем известное имя?

ФРАНСУА. Кто нам его даст?

  Карл уселся, пауза.

КАРЛ. У меня есть к вам одно серьезное предложение. По-моему, это единственный способ не попасть в богадельню и, мне кажется, способ абсолютно верный. Мысль эта основана на многочисленных, давно известных из мировой истории фактах. Я уверен, что мой план принесет нам всем богатство.

ФРАНСУА. Богатство!

КЛОД. Ты с ума сошел! (Скидывает Карла со стула)

КАРЛ. (Лёжа) Ничего подобного.

СМИТ. Нет, ты окончательно спятил. Что ты называешь богатством?

КАРЛ. (Лёжа) По сто тысяч франков на брата.

КЛОД. Он явно рехнулся. Я так и знал.

ФРАНСУА. (Проверяя его реакции) Да, похоже на то. Бедный Карл, ты не вынес лишений и...

СМИТ. (Издеваясь) Карл, прими пилюлю и немедленно ложись в постель.

КЛОД. Сначала ему надо поставить компресс. (Нахлобучивает ему на голову шапку) Давайте завяжем ему голову, а потом... (Надвигает шапку на нос. Карл начинает смеяться)

СМИТ. Нет, лучше свяжем ему ноги...

ФРАНСУА. Да заткнитесь же вы наконец! Дайте человеку высказаться. Валяй, Карл, выкладывай свой план!

КАРЛ. (Встаёт, приглашает их сесть, они усаживаются, йорничая. Карл читает им лекцию.) Итак, в виде предисловия я прошу вас обратить внимание на следующий, широко известный из мировой истории факт: достоинства многих великих художников не были признаны до тех пор, пока они не умирали с голоду. Это происходило так часто, что я взял на себя смелость, вывести некий общий закон. Закон этот гласит: достоинства каждого неизвестного и неза­меченного великого художника должны быть и будут признаны, а за его картины будут давать огромные деньги лишь после его смерти.

Пауза. Все трое хором.

ВСЕ. Ну, и?..

КАРЛ. (Торжественно) Мой план состоит в следующем: мы бросим жребий – один из нас должен умереть.

Всеобщий нервный смех, подковырки по поводу психического здоровья Карла.

КАРЛ. (Перекрикивая их) Да, один из нас должен умереть, – чтобы спасти остальных и самого себя. Мы бросим жребий. Тот, на кого падет жребий, станет знаменитым, и все мы разбогатеем. (Новый взрыв эмоций) Тише, тише, не мешайте, я знаю, что говорю. Идея заключается в следую­щем: в течение трех месяцев тот, кому суждено умереть, должен рисовать день и ночь, насколько возможно увеличивая запас своих произведений, (Постепенно распаляясь – но только не картин, нет. Это должны быть мелкие наброски, эскизы, фрагменты этюдов, несколько мазков на каждом, – разумеется, абсолютно бессмысленные, но безусловно принадлежащие ему и за его подписью. Он должен изготовлять не менее пятидесяти штук в день, и каждый рисунок должен отличаться какой-нибудь характерной, одному ему свойственной особенностью, которую легко узнать. Как вам известно, именно такие вещи ценятся, и их – после смерти великого человека – по баснословным ценам скупают все музеи мира. Мы заготовим их целую тонну! Все это время остальные трое будут кормить умирающего и в ожидании приближающегося события обрабатывать Париж и скупщиков, а когда дело будет на мази, мы ошарашим всех скоропостижной кончиной, устроим пышные похороны. Теперь вы поняли, в чем суть?

ВСЕ. (Недоумённо отстраняясь от него) Не-е-ет, то есть не сов...

КАРЛ. Неужели вам еще не ясно? Он вовсе не умрет. Он просто переменит имя и исчезнет; мы похороним чучело и вместе со всем светом будем его оплакивать. А я...

Все разразились восторженны криками и аплодисментами, все повскакали с мест и приняли плясать по комнате, в порыве ликования и благодарности кидаясь в объятия друг другу. Ликование переходит в рапид, постепенно перемещаясь за кулисы.

АВТОР. (Окликая Смита из-за столика) А что же было дальше?

СМИТ. Мы бросили жребий. Он пал на Милле, и Милле должен был «умереть». Потом мы собрали все вещи, с какими человек может расстаться только на пороге будущего богатства и отнесли их в заклад, устроили скромный прощальный ужин, и оставили еще пару франков нам на дорогу и на покупку небольшого запаса репы на пропитание Милле.

Смит выходит вперёд, меняет декорацию мастерской на ландшафт возле виллы с одним этюдником.

СМИТ. На следующее утро мы сразу же отправились в путь. Каждый захватил с собой десяток мелких рисунков Милле для продажи. Карл направился в Париж,  а мы с Клодом двинулись в разные стороны – бродить по провинции. Побродив два дня, я начал рисовать виллу на окраине одного большого города, владелица виллы спустилась вниз посмотреть на мою работу.

Появляется Владелица, наблюдает за работой Смита, одобрительно кивает.

ВЛАДЕЛИЦА. Похоже, что вы – настоящий мастер.

Смит отложил в сторону кисть, достал из сумки один из этюдов Милле, показал ему на стоявшую в углу подпись, с гордостью

СМИТ. Надеюсь, вы узнаете это? Он – мой учитель. Не удивитель­но, что я знаю свое дело!

ВЛАДЕЛИЦА. (Смущённо) Ну, я… о… э-э-э-э…

СМИТ. Уж не хотите ли вы сказать, что вам незнакома подпись Франсуа Милле?

ВЛАДЕЛИЦА. Да что вы! Разумеется, это Милле! Не понимаю, как я сразу не заметила. Конечно, я узнаю его подпись! А не уступите ли вы мне его за… м-м-м… 100 франков?

СМИТ. Не понял?..

ВЛАДЕЛИЦА. Я хотела сказать – 500.

СМИТ. (С достоинством) Я хоть и не богат, однако не до такой уж степени беден.

ВЛАДЕЛИЦА. (Умоляюще) Но мне бы так хотелось.

СМИТ. Ах, мадам, пожалуй, только для вас я мог бы… все же… уступить этот рисунок за…

ВЛАДЕЛИЦА. Шестьсот… э-э пятьдесят, за семьсот… за восемьсот франков!

СМИТ. (Отстроившись, ликует) Восемьсот франков! Да Милле променял бы его на свиную отбивную!  (Владелице) Только для вас, мадам! (Осчистливлиная Владелица уходит. Автору.) Да, я получил  восемьсот франков за эту безделку. Теперь я с удовольствием откупил бы ее за восемьдесят тысяч. Но те времена давно прошли... Каждый день я продавал по одной картине. Я ни разу не пытался продать две картины в день. Я всегда говорил своему покупателю: (Раздаёт белые листы зрителям)

СМИТ. Я очень глупо делаю, что вообще продаю картину Франсуа Милле. Он не проживет и трех месяцев, а после смерти Милле его картин ни за какие деньги не купишь. (Обращаясь к разным зрителям) Вы слышали? Он так плох! Какая будет утрата для человечества. (Хлюпая носом) И вы слышали? Ах, это ужасно.

Выходят Карл и Клод с газетами в руках, читают.

КАРЛ. А теперь – несколько слов о состоянии здоровья «великого мастера», Франсуа Милле …

КЛОД. Сегодня доктора подарили нам надежду на выздоровление…

КАРЛ. Увы, известный художник, маэстро совсем безнадёжен…

КЛОД. Печально, но мы опасаемся самого худшего…

СМИТ. (Подбегая к автору, конфиденциально) В этих заметках никогда не говорилось, что мы открыли нового художника, – наоборот, мы делали вид, будто давно всем известен.

КАРЛ. О, известия о болезни Милле – Париж.

КЛОД. Болезнь Милле – Нью Йорк.

КАРЛ. Франсуа Милле – Германия.

КЛОД. Милле – о, Япония.

СМИТ. Известия о болезни Милле обошли Европу, Америку и все остальные страны мира.

КАРЛ. Поднялся такой ажиотаж, что нам стало ясно – пора поставить точку и действовать незамедлительно.  (Вышел Милле с шампанским и бокалами)

КЛОД. Милле должен срочно слечь в постель.

МИЛЛЕ. (Раздавая бокалы и наливая) И поскорее зачахнуть, чтобы успеть скончаться не позже, чем…

КАРЛ.  Через десять дней.

ФРАНСУА. Да, да, через десять дней.

КЛОД. За твоё здоровье, Франсуа!

ФРАНСУА. За благополучную кончину великого мастера! (Хохочут)

КАРЛ. Мы, разумеется, будем дежурить у смертного одра.

КЛОД. Чтобы не пускать к дому назойливый посетителей.

КАРЛ. И не забывать ежедневно отправлять в Париж бюллетени о состоянии больного.

(Друзья продолжают выпивать, а Смит доверительно Автору)

СМИТ. Мы произвели подсчет и убедились, что втроем продали восемьдесят пять мелких набросков и этюдов, выручив за них шестьдесят девять тысяч франков. Последнюю и самую блестящую сделку совершил Карл. Он продал «Вечерний благовест» за две тысячи двести франков. Мы, не могли предвидеть, что скоро настанет день, когда вся Франция будет драться за эту картину и какой-то иностранец захватит ее за пятьсот пятьдесят тысяч наличными!

Звучит траурная музыка, друзья обозначают гроб бутылками и бокалами, скорбно над ними склоняясь.

КАРЛ. (Отправляет траурную телеграмму) Наконец, зпт, печальное событие свершилось, тчк.

КЛОД. (Произносит надгробную речь) Вы, вероятно, помните торжественные похороны и сенсацию, которую они вызвали во всем мире, помните, что на них присутствовали знаменитости Старого и Нового света, явившиеся засвидетельствовать свою скорбь. Мы все четверо – как всегда, неразлучные – несли гроб, не позволяя никому нам помочь.

СМИТ. (Конфиденциально Автору) И хорошо сделали – ведь в гробу не было ничего, и всякий другой непременно заметил бы, что он слишком легок.

АВТОР. А кто – четверо?

СМИТ. Мы все! Ведь Милле тоже нес свой собственный гроб. Он изображал родственника, – понимаете, дальнего родственника. (Все вместе уносят воображаемый гороб)

АВТОР. Поразительно!

СМИТ. (Возвращаясь) Но тем не менее правда. Вы, конечно, помните, как поднялась цена на картины. Деньги? Мы не знали, куда их девать!

АВТОР. Это удивительная, необыкновенная история!

СМИТ. Пожалуй, да.

АВТОР. А что сталось с Милле?

СМИТ. Вы умеете хранить тайны?

АВТОР. Умею.

СМИТ. Помните человека, на которого я сегодня обратил ваше внимание в столовой? Это Франсуа Милле.

АВТОР. (Вскакивая) Великий...

СМИТ. Боже! Да, это единственный случай, когда публике не удалось сначала уморить гения с голоду, а потом набить чужие карманы золотом, которое должно было достаться ему. Мы позаботились о том, чтобы птичка не зачахла в одиночестве, а потом получила в награду холодное и пышное погребальное торжество.

Смит замолчал, задумавшись, шум моря за окном. По авансцене проходит ТЕОФИЛЬ МАНЬЯН – в прошлом Франсуа Милле. Звук дождя, Маньян раскрывает зонтик, уходит под дождём. Затемнение.